На прошлой неделе российского рэпера Oxxxymiron — настоящее имя Мирон Федоров — обвинили в совращении несовершеннолетних. Будучи уже взрослым, он годами общался со школьницами, становился их «другом» и «наставником», показывал порнографические ролики и просил отправить свои откровенные фото, а затем, когда им исполнялось 16, склонял к сексу. После этого мы публиковали рассказ беларуски, которая проходила через похожий опыт, когда ей было 15. Однако не всем людям кажется, что в подобном поведении тех, кто склоняет юных девушек и парней к сексу, есть что-то плохое. В чем опасность такого феномена, какие подростки более уязвимы и как оградить своих детей? Об этом Ольга Гома — сексолог и семейная терапевтка, работающая в том числе и с подростками, — рассказала «Зеркалу».
«Это правда может казаться достаточно безобидным»
— Давайте начнем с самого понятия «груминг». Если коротко, то это установление доверительных отношений взрослого с подростком, чтобы эксплуатировать последнего. Что за этим скрывается, если конкретнее?
— Груминг сам по себе считается формой сексуализированного насилия и подразумевает неравные отношения взрослого с ребенком. Они манипулятивны — чтобы получить от ребенка какую-либо выгоду, в том числе сексуальный контакт, интимные фотографии, видео. Возможно, даже с целью их продажи. Это может быть даже внедрение ребенка в секс-эксплуатацию и так далее. То есть цели у груминга могут быть абсолютно разные.
Это может быть какой-то знакомый человек: например, преподаватель или вожатый в лагере. А могут быть даже какие-то близкие знакомые и родственники: дедушки, дяди. Причем женщины тоже могут в этом всем участвовать, естественно.
В то же время грумером может быть и незнакомец — кто-нибудь, кто просто напишет ребенку, подростку. Этот человек даже может скрываться за аватаркой школьника или школьницы — чтобы было проще вступить в какой-то близкий контакт. Потому что если это изначально какая-то фотография «взрослого дяди с усами», то подросток может среагировать не так, как хотелось бы грумеру.
— Можно ли сказать, что какие-то подростки более уязвимы к тому, чтобы пострадать от груминга?
— Попасть в такую ситуацию может абсолютно любой ребенок, особенно если мы говорим о взрослом из близкого окружения.
Дети — в том числе подростки — часто, особенно в начале общения, не распознают, когда что-то идет не так. Поначалу все может выглядеть как вполне себе безобидное общение с милым взрослым, который искренне тобой интересуется или который искренне хочет помочь. Особенно если мы говорим про учителей, которые в самом деле могут говорить, мол, да, «ты такой особенный», «ты такая умная», «я хочу с тобой дополнительно позаниматься, потому что это твое», «давай мы будем заниматься этим после уроков или ты будешь приходить ко мне домой заниматься» и все таком духе. А ребенку, допустим, предмет действительно может быть интересен или нужен для поступления.
Могут выглядеть невинно и другие жесты. К примеру, если речь идет о родственниках или друзьях семьи, то они могут приходить к вам в гости, оказывать детям внимание, дарить какие-то подарочки. В целом это правда может казаться достаточно безобидным: что в этом такого? Но в части случаев такие шаги на самом деле становятся первыми этапами груминга. Поэтому, конечно, сложно сказать, что если вдруг какой-то ребенок на такое «купился», то это что-то говорит о его психике, его социальном статусе, ситуации в семье и так далее.
— Но почему тогда в историях о груминге, которые становятся публичными, пострадавшие часто упоминают, что их детство было не самым счастливым? Что родители не оказывали внимания, не поддерживали и так далее…
— Конечно, человек, который более опытен, скажем так, в груминге и который понимает, для чего ему это нужно, все же с большей вероятностью будет выбирать более уязвимых детей. Именно поэтому зачастую, даже знакомясь в соцсетях, такие люди все-таки расспрашивают детей о том, какие у них отношения с родителями, насколько они близки, все ли ребенок рассказывает маме и папе. Туда же — уточнения о его положении среди сверстников, много ли у него друзей, насколько хорошо они общаются и так далее.
Нет такого подростка, у которого все было ровно с родителями или с друзьями: очевидно, хотя бы раз у всех возникал какой-то конфликт. И если ребенок поделится такими переживаниями по этому поводу, за них будет очень легко зацепиться.
Акторы насилия действуют таким образом, чтобы отделять ребенка от родителей, от друзей, каким-то образом внушать ему, почему не надо с мамой и папой делиться чем-то, что они тебя не понимают. Как правило, такая риторика и отношение к себе как к особенному человеку, очень подкупает детей. Тем более если родители действительно не воспринимают его или ее как отдельную личность.
Некоторым подросткам матери и отцы все еще устанавливают очень узкие границы — в том плане, что ребенок растет, но к нему продолжают относиться как к третьекласснику. Например, не пускают одного гулять и так далее. Естественно, на фоне этого у подростка возникают недопонимания, конфликты и так далее. А здесь вдруг какой-то взрослый относится к нему как к равному: разговаривает, считает умным, понимает и так далее.
Подростки в целом еще не сформированы как личность. У них идет процесс поиска своей идентичности, и им очень важно сверяться с другими людьми, какие у них ценности, какие взгляды на жизнь. Поэтому нередко грумеры позиционируют себя как наставники, тем самым выглядят для подростка очень умными и интересными. Их мнение начинает казаться важным — особенно если оно отличается от большинства. Тогда, как бы приняв это мнение, подросток может чувствовать себя умнее, «круче», интереснее уже перед сверстниками.
— Получается так, что как будто нельзя вывести какую-то закономерность — скорее это элемент везения. Если «пронесло», то не нарвешься на грумера в интернете, не повезло — столкнешься.
— Да, ведь могло так совпасть, что человек на самом деле написал, когда условная девочка-подросток сидела расстроенная: ее предала подружка, а потом еще и с родителями поссорилась. И вот объявился единственный человек, который ей пишет слова поддержки. Какая она «особенная», что ее «никто не понимает» и что она «заслуживает лучшего». Конечно, очень сложно в этой ситуации устоять.
В таких условиях практически сразу формируется доверительное общение — и только потом начинаются моменты, которые уже могут вызывать какую-то неловкость, страх, стыд, чувство вины за то, что происходит. Но привязанность к взрослому человеку тем временем становится настолько важной частью жизни, даже необходимостью, что от нее сложно отказаться.
Эмоциональная нестабильность, потребность в признании, в принятии в группе, какая-то неуверенность в себе — это все тоже факторы риска. По сути, взрослые люди попадают в абьюзивные, созависимые отношения точно так же. И точно так же часто не могут из них выйти именно потому, что есть какая то зависимость от партнера, партнерши.
Но у подростка, в отличие от взрослого, еще очень мало опоры на себя — в связи с маленьким жизненным опытом — и так же мало опоры на других, потому что еще не выстроены полноценные, здоровые дружеские контакты. По той же причине и начать говорить о пережитом насилии проще, когда люди уже вырастают, взрослеют. Когда ты подросток, ты не знаешь, кому об этом рассказать, куда тебе с этим идти.
К примеру, вряд ли ты сам пойдешь в милицию: во-первых, ты не понимаешь, как там все устроено и что ты скажешь, во-вторых, тебе все равно рядом нужен родитель или опекун. А редко какой ребенок может признаться честно: «Я отправлял свои голые фотографии кому-то в интернете». Неизвестно, как отреагируют родители, это же банально страшно. Многие боятся наказания.
«Нельзя спихивать ответственность на подростка и думать, якобы он уже взрослый»
— В соцсетях можно встретить мнения, мол, я же встречалась с парнем гораздо старше меня, когда училась в старших классах, и у нас все было хорошо: не было никакого насилия, эксплуатации. По вашему мнению, есть ли какие-то условия, при которых отношения между 15-летней девушкой и, допустим, 22-летним парнем все же могут быть нормальными?
— Мне кажется, что если мы говорим о несовершеннолетних людях, то здесь не может быть никаких исключений — такие отношения нельзя назвать здоровыми, адекватными. Подросток — это в любом случае человек, который не может дать полное активное согласие, который не может быть на равных со взрослым человеком. Подросток всегда зависит от родителей или от человека, с которым вступает в отношения. Какими бы нормальными они ни казались, в них всегда будет дисбаланс власти.
В том числе поэтому возраст согласия в некоторых странах прописывается с нюансами. Допустим, не просто что можно заниматься сексом с такого-то возраста, а то, что еще и разница между партнерами не должна превышать три года. Потому что если девушке 16, а парню 19 — это одно. Но если ей 15, а ему 22 — это уже очевидно совсем другое.
Ранее «Зеркало» рассказывало о подобных примерах. Один из них — Канада. Там возраст сексуального согласия наступает с 16 лет. Однако есть целый ряд исключений, который позволяет получить половой опыт даже 12-летним и 13-летним подросткам. Считается, что они могут дать осознанное согласие на сексуальную связь с партнером, если тот старше подростка не более чем на два года.
Груминг же не так работает, что человек будет сразу просить отправить обнаженные фото или сам шлет сексуализированный контент — подобное сразу покажется ненормальным даже большинству подростков. Но если взрослый человек общается с ребенком, а потом, условно, через год общения начинает заводить темы о сексе, то, очевидно, он к этому шел, это был план изначально.
Не бывает такого, что сперва взрослый был просто другом девочке-подростку, а когда ей исполнилось 16, он «вдруг понял, что ее хочет». Мне кажется, что для большинства все же должно быть очевидным, что если тебе, например, 24, то общаться с 14-летним подростком не может быть искренне интересно. Слушать истории о школе — это уже не тот уровень, который должен тебя занимать. Я понимаю, что подростки могут быть интересными, замечательными, умными и так далее. Но они находятся на другом уровне развития — с ними нельзя строить равноправные отношения.
— Еще часто слышен аргумент, что девушки в подростковом возрасте якобы и сами «вешаются» на парней постарше. Мол, что же им, игнорировать их, что ли.
— Конечно, подростки влюбляются во взрослых людей — это нормально. Более того, это даже довольно частая история. Многие мальчики и девочки влюблялись в своих учителей, тренеров, других значимых для них людей. Но это задача именно взрослого человека — поставить границу.
Ни в коем случае нельзя спихивать ответственность на подростка и думать, якобы он уже взрослый и первый проявил инициативу. Это нельзя сравнивать с инициативой взрослого человека. Вспомните, как вы отрабатывали в школах и университетах или встречались с такими молодыми учителями. Да практически все из них сталкивались с тем, что подростки подкладывают им какие-то письма, пишут признания и так далее.
Лучше всего, если взрослый не просто обозначит границу игнорированием чувств подростка, а объяснит, почему все складывается именно так. На активные действия вполне можно сказать: «Да, я тебе нравлюсь, потому что ранее ты, может быть, никогда не испытывала ничего подобного. Может быть, никто не был раньше с тобой так добр. Но это не значит, что нам нужно вступать в отношения, тем более сексуальные».
У меня, как у специалистки, здесь мнение однозначное: отношения с подростками — табу. Тем более если учесть, что формирование префронтальной коры — той самой лобной доли, отвечающей за долгосрочное планирование, рациональное мышление, понимание причинно-следственных связей, — полностью формируется лишь к 23−25 годам.
— Вот некоторые и не понимают, как можно обвинять людей в таком возрасте, что они «искусились». Особенно оправдывают парней: якобы они «долго взрослеют», и девочки в 15 в среднем «умнее» парня в 20.
— Думаю, эта путаница часто возникает из-за того, что пубертат у девочек происходит достаточно быстро. То есть девочка выглядит как девочка, а потом вдруг внезапно у нее происходит гормональный выброс — и буквально в течение пары лет формируется грудь, начинается менструация и так далее. У мальчиков же пубертат растянут на долгие годы — этот процесс длится, условно, с 10 лет до 20 с небольшим.
Получается, что действительно в какой-то момент мальчики выглядят как дети, пока девочки уже выглядят как полностью сформированные девушки. Но на интеллектуальном, психологическом и эмоциональном уровне и мальчики, и девочки остаются абсолютно одинаковыми. То есть только физически они могут выглядеть чуть-чуть по-разному.
Не стоит списывать со счетов и ощущения самих подростков. В 15 лет мне тоже казалось, что я выгляжу очень взрослой. Но если посмотреть на фотографии того периода сейчас, взрослыми глазами, то будет очевидно — на них ребенок. Какой бы ни был яркий макияж, какая бы ни была большая грудь, взрослому всегда очевидно, что перед ним ребенок: по голосу, по манере общения и так далее. Даже глядя на действительно не по годам развитых детей, сложно не понять, что они все-таки дети.
— Если посмотреть на ситуацию с точки зрения родителей: допустим, у меня есть дочь подросткового возраста, которая по какой-то причине мне не рассказала о своих отношениях, а потом привела домой, условно, 23-летнего Васю. И я в шоке, потому что понимаю, что это не норма, дочь же убеждена, что у них настоящая любовь. Как правильно поступить?
— Если просто запретить встречаться с этим парнем, то, конечно, это может вызвать сильный бунт, сопротивление. Тем более этот самый Вася наверняка ей и так говорил, что «родители точно будут против». Даже если предположить, что этот парень действительно влюблен и готов ждать до 18 лет вашей дочери, чтобы заняться сексом, то все равно ситуация, когда все «против наших отношений», еще больше сплотит их. Эта борьба против системы, против родителей может сыграть не на руку.
Так что скорее стоит поговорить с ребенком по-доброму: «Слушай, я переживаю. У вас действительно большая разница в возрасте, на мой взгляд». После чего стоит объяснить, почему вы так думаете, и предложить ответить самому подростку на некоторые вопросы. Допустим, поразмышлять, чего от нее партнер хочет, как он видит их будущее и так далее. То есть запустить критическое мышление.
С другой стороны, при этом важно донести до ребенка мысль: что бы ни происходило, ты всегда можешь на меня положиться, ты все можешь мне рассказать и я всегда встану на твою сторону. Это первое.
Второе — все-таки на месте родителей я бы поговорила с этим условным Васей тоже. Если он пришел знакомиться, значит, наверное, можно рассчитывать на какой-то уровень адекватности, понимания.
Третье — можно обратить внимание на то, как ваш ребенок взаимодействует со своей «любовью». Если вы заметите хотя бы малейшие признаки принуждения к чему-либо, любого насилия, запугивания, то вашей задачей будет или попробовать договориться с ребенком прекратить эти отношения, или же все-таки пойти подать заявление в милицию. Да, вероятно, мы чуть-чуть или даже сильно испортим отношения с ребенком на какое-то время, но, возможно, мы спасем ему жизнь. Думаю, что рано или поздно и сам ребенок поймет, что вы поступили правильно, что он находился в небезопасной ситуации.
— А если обратная ситуация: ребенок-подросток совсем ничего не рассказывает о личной жизни, и вы даже не догадываетесь, есть ли она. Стоит ли волноваться, что что-то скрывается, задавать какие-то вопросы?
— Хорошо бы постараться сделать так, чтобы родители просто имели возможность с детьми обсуждать все, что происходит в мире. Сейчас у нас как раз есть такая новостная повестка — обвинения известного рэпера в совращении несовершеннолетних. Это отличный повод обсудить с детьми, что происходит, что такое насилие, как его распознать.
Родители часто спрашивают меня, как начать разговор с детьми о сексе или других сложных темах. Со своей стороны — не только как специалистка, но и как мать — я стараюсь цепляться именно за истории, которые звучат в новостях. Конечно, усаживать ребенка за стол и говорить: «Давай обсудим насилие», — странно. Но сказать: «Слушай, я тут почитала, что случилась такая-то ситуация, подростки в нее попали. Как ты думаешь, что к чему?» — вполне естественно. Таким образом вы еще сможете узнать и мнение самого ребенка, развить его критическое мышление, помогать анализировать подобные ситуации.
Лучше вы сами, в семье, все обсудите, ведь дети все равно много чего узнаю́т и в курсе происходящего. И они точно обсудят это между собой. Только если вы не будете принимать в этом участие, какое мнение у них сформируется в итоге, будет непонятно.
«Человек действительно может верить в то, что он делает лучше для ребенка»
— Если рассматривать ситуацию со стороны взрослого, который втирается в доверие к подростку, то как можно объяснить его действия?
— Здесь есть не один вариант. В первую очередь это может быть мотивация с каким-либо сексуализированным подтекстом. В этом случае мы говорим о различных парафилиях — группе расстройств, часть из которых не наказуема, как тот же фетишизм, а часть — противозаконна. К таким случаям можно отнести педофилию. Но парафилии могут фокусироваться не только на маленьких детях, у которых еще не сформированы вторичные половые признаки, но и на тех, у кого они уже в целом сформированы, но будет очевидно — это все еще ребенок.
При этом расстройство не обязательно заключается в склонении ребенка, подростка к половому акту. Это не обязательно пенетративный секс — может быть абсолютно любой контакт. Например, заставлять ребенка смотреть порно и трогать себя, давать трогать свои половые органы ребенку, показывать какие-то фотографии и так далее. Такие люди могут действительно постепенно «подбирать» себе жертву. А может быть, это будет просто ребенок, который «в доступе», — племянник, ученица и так далее.
Также это может быть экономическая история — когда, например, человек будет потом продавать полученные фотографии на порносайты. Доходить может в том числе до склонения подростка к участию в порно и других видов сексуализированной эксплуатации.
Причина может быть и в поиске ощущения власти, контроля. Гораздо проще получить это от подростков, которые слепо тебе доверяют, смотрят на тебя, хлопая глазками, видят в тебе авторитет. Это опять же может быть связано с психологическими особенностями человека, с возможным расстройством личности.
Кого-то привлекает ощущение себя своего рода учителем и наставником. Человек действительно может верить в то, что он делает лучше для ребенка, что он ему помогает, что он его учит жизни и, возможно, даже создает какую-то лучшую версию этого ребенка, чем если бы тот просто жил и общался со сверстниками. Это может указывать на некоторые нарциссические элементы личности грумера.
Зачастую такая же мотивация бывает и с сексуальным контактом: такой человек может думать, что он вовсе не насилует ребенка, а делает все нежно, ведь он — прекрасный любовник и сейчас «просто научит» девочку или мальчика всем прелестям сексуальной жизни, покажет, что такое настоящий классный любовник. Это очень искаженное мышление, да, но побуждения могут быть такими.
— Но если кто-то руководствуется такими идеями, то почему никто не хвастается этим? Как будто у тех, кто склоняет детей к сексу, все-таки есть понимание, что они делают как минимум что-то не очень хорошее.
— Мы же говорим все-таки о людях, которые юридически вменяемы, а не о тех, кто страдает от серьезных расстройств типа шизофрении. У большинства грумеров есть рациональная часть, которая «понимает», что существуют законы, что сексуализированные контакты с детьми — нарушение Уголовного кодекса и что подобное общение не поощряется в обществе.
При этом у человека могут быть перечисленные мной серьезные когнитивные искажения, которые как бы искренне заставляют его верить в то, что совершаемое — нормально. По большому счету, это то же самое, что и ситуация, в которой муж «профилактически» избивает жену, чтобы она была хорошей хозяйкой. Вероятно, он верит, что такой метод «воспитания» супруги рабочий, но знает, что это противозаконно или порицаемо, поэтому «не выносит сор из избы».
Отдельно подчеркну, что наличие когнитивных искажений или даже конкретных расстройств психики не оправдывает того, что такой человек не обращается за помощью — к психиатру, психотерапевту, кому угодно. Грубо говоря, один педофил может понимать, что его влечет к детям, и он будет пытаться реализовать свои фантазии. А другой может пойти к врачу и признаться: «Слушайте, меня влечет к детям, но я не хочу этого делать, я понимаю, что это не окей». И между двумя такими людьми огромная разница.
